1

Ночью я проснулась от странных звуков.  Глухой рокот и вибрация электричества в проводах, несущие необъяснимое чувство потери равновесия. Это снова гудят окраины пространства.

Я встала с кровати и сквозь сиреневую темноту подошла к окну, нырнула за штору. За прозрачной поцарапанной плёнкой стекла таился пустынный пейзаж в фиолетовых оттенках сумрака, тревожно вибрирующий эхом от воя проснувшегося мира. Небо тёмное. На горизонте мигали одинокие огоньки небольших будок с приборами. Эти стальные механизмы помогают нашему миру не развалиться.

У меня в груди снова сжалось это чувство, как при падении с большой высоты, когда всё внутри замирает и впереди странная неизвестность. Вокруг меня тишина и туманный ритм жужжащих приборов, словно мои затухающие мысли, что всё же хотят вылететь в пространство.

Я вышла из-за шторы и, пока темнота не успела схватить меня, включила свет за столом и села на холодный скрипящий стул. Уснуть теперь не удастся. Пришлось продолжить читать эту странную книгу, хотя я не понимаю в ней не слова. Ещё страницы усеяны путанными схемами о описаниями древних процессов. Явления того мира, которого уже давно не существует.

-О чём ты? – спрашиваю своим тихим и усталым голосом у странного рисунка, показывающего взаимодействие энергострунных ключей с электрическими скважинами. – Почему сейчас это уже не работает? Механический мир изменился… Его законы мутировали… Стихло…

И правда, в этот момент грохот электричества испарился, и в моей комнате растаяла тишина, которую нарушал лишь звон света о тонкое стекло лампочки.

Но тишина как будто не существовала. Она была прозрачна и неправдоподобна, словно я снова сплю.

Горизонт за окном вновь завыл, я почувствовала вибрацию в воздухе. На всякий случай я выключила лампу: вдруг приборам и так не хватает электричества.

Стало темно, я снова легла в кровать. Завернулась в одеяло и до утра слушала вой ломающегося мира.

 

 

2.

Тот ключ, который я нашла тогда, лежал в среднем ящике тумбочки. Когда я, заснув как призрак, проснулась поутру, я первым делом вспомнила о нём. Ведь он оказался у меня только потому, что по какой-то причине не нужен другому. Но скважина для этого ключа стёрта, мне её не найти.

После мысли о ключе с обратила внимание на своё пространство. За окном было бледное небо. Сегодня оно слегка отливало сиреневым цветом. Моя комната изнутри была синяя, и словно припорошенная морской пылью. Сквозь окно скользили ровные лучи и освещали мои ноги под одеялом. Лицо же и глаза мои были в тени занавески. Я думала о ключе и сразу обо всём вокруг. Передо мной было то, как я вижу эту комнату, но я пыталась представить, как комната видит меня.

Когда я просыпаюсь, мне очень сложно разогнать свои мысли. Они медленные и длинные. Они как медленно тающий лёд на горизонтальной плоскости. Им почти некуда течь. Каждое утро я долго лежу в кровати и усиленно думаю, пока наконец не оттаю от тишины. Надумываю всё же разыскать где-то здесь радиоприёмник, чтобы включать, как только проснусь. Как будет здорово слушать архивные записи старых передач и песни. У нас всегда были хорошие и интересные песни. Под них хорошо думается.

Приёмник древних архивов…

Спускаю ноги с кровати. Теперь комната стала вертикальной. Я несколько минут сидела, вслушиваясь в тиканье моих воображаемых часов. Ведь если бы этих часов не было бы в моих мыслях, то было бы совсем страшно и тихо. Но потом загремело что-то на крыше, ветер забил в жесть и низкие облака задели визжащую антенну. Так мне кажется.

Я встаю. Чувствую холод из-за окна.

 

Голубоватая плитка в ванной острым электричеством прошлась по мне. В моей ванной всегда эхо от гудения труб. Света белой тусклой лампы хватало, чтобы воздух здесь стал ярким и мягким. Я открыла кран с холодной водой и подставила под ледяную струю руки, чувствуя новый электрический мороз. Глянула в зеркало, в свои туманные глаза. Зеркало было покрыто длинными и мелкими царапинами, словно следами комет на ночном небе. Это зеркало мне подарил сосед. Он сказал, что нашел его в поле, прямо в траве. Оно было в росе, травинках и лепестках сиреневых цветков. Всё расцарапанное, это зеркало отражало небо. Мой сосед подумал, что мне должно понравиться это зеркало, хотя на самом деле он надеялся, что история этой находки произведёт на меня большее впечатление. Я давно не видела этого соседа. Наверное, он теперь тоже не выходит на улицу.

А я люблю смотреть в это зеркало и считать царапины. И видеть за царапинами своё растерянное лицо.

 

Я закрыла кран и ледяными пальцами из тонкой пряди своих светлых волос сплела косичку и завязала её на конце узелком.

И тут снова ловлю себя на мысли: вода из крана ещё идёт, пусть и холодная. Значит, продолжаем жить. Лукаво улыбаюсь себе в зеркало.

 

Переодевшись в джинсы и футболку, я открыла тот средний ящик тумбочки. Ключь неподвижно лежал на деревянном узоре. Я взяла его ещё не нагревшимися пальцами и стала рассматривать. Что-то он да и открывает в этом мире. Может быть даже, ещё не поздно найти ту скважину, если она близко. На дальние прогулки я уже не осмеливаюсь.

Ключ обычный. С короткими зубцами и пазами вдоль основания. Круглое отверстие на резной пластинке. Металл искрит серебряным блеском. Через минуту для этого ключа я нашла шнурок. Как-то давно я припасла красивую верёвочку потрясающего мягкого сиреневого цвета, и, оказывается, всё это время я хранила её, чтобы повязать на ней этот ключ. Я завязала шнурок на шее и ещё долго вспоминала, откуда же у меня эти находки…

Пока возилась, вновь задела взглядом мою книгу на столе. Тут же вспомнила ночной шум и своё смятение. Книга была раскрыта на очень сложном пункте. Половину разворота занимала абсолютно чёрная иллюстрация. Я облокотилась о стол и долго всматривалась в печатную мглу. Мой ключ царапал концом страницу.

Никогда не дочитаю эту книгу. Никогда не пойму её необъяснимые понятия. Никогда не узнаю, зачем она вообще появилась у меня. Ведь каждая её страница словно указание направления в пустоту, которой я боюсь. Она честно и умело пытается донести что-то. Но я не понимаю, мне не вчитаться в эту одновременность противоположностей. Обещаю лишь хранить и держать рядом её, ведь я всегда не уверена в своих «никогда».

 

3

Как бы мне не хотелось остаться дома, всё равно одеваю свой сиреневый плащ и завязываю белые шнурки кроссовок. Однако желание закопаться в одеяло и надышать теплом в подушку появляется всё чаще. Да, я не боюсь признаться себе в этом, и я сопротивляюсь и бегу прочь, в холод, в пустую, одинокую степь. Лишь бы не пригреться. Лишь бы не утонуть в волнах простыни под гребнем голубого одела. Я не вынесу всё своё оставшееся время смотреть на то, как небо меняет свой цвет за окном. Мне очень важен свежий воздух. Сегодня же найду приёмник. А может даже и кассеты. И буду тихо слушать или брать с собой на улицу. Как будет здорово сидеть на лугу в траве, смотреть в облачность и слушать про великанов и лилипутов, про небеса, ключи, пепел и тысячи зеркал, вспоминая царапины от звёзд…

У двери оглядываю свою квартиру. Мало мебели, мало вещей. Наполовину зашторенное окно и раскрытая книга на столе. Глубокое тёмно-синее море на кровати. И тихо. Уже так давно за тишину я принимаю тихий вой приборов…

Я открыла дверь и аккуратно выглянула в коридор. Зигзаги паркета отражали свет из окна в конце коридора. Чужие двери молчали. Большинство квартир в этом доме пустуют. А обитаемые комнаты стали камерами хранения чужих жизней. Я тихо потянула за собой ручку двери, боясь громкого щелчка. Этот щелчок прорезал тишину и разошелся долгим эхом. Я зажмурилась, чтобы шум быстрее исчез. Гул аппаратов в моей комнате затих и взамен заструился протяжный вой ветра, что проникал в коридор сквозь мелкие щели в оконной раме.

Как всегда я попыталась быстрее протопать кроссовками к лестнице, а то чем медленнее идёшь, тем сильнее скрепят доски. Всё же хорошо, что теперь нет надобности ковыряться ключом в замке.

Тишина коридора строга и чем-то опасна. Только безумец решит вдруг устроить здесь крик. Если нарушишь тишину – мир точно не выдержит и расколется. А я так боюсь проснуться ночью от грохота.

Белая остеклённая дверь в конце коридора закрылась за мной, и я стала спускаться вниз, несколько раз поворачивая по стрелке часов. Вибрация на лестнице была иной, была сильнее. Никого не было. Ступени и перила в каплях чёрной краски, хотя во всём доме, ни в одной из его частей нет чёрного цвета.

Эхо шагов – резиновой ребристой подошвой по бетону – ухолит вверх по лестнице, под самый пятый этаж. Я живу на третьем.

Дверь, ведущая на второй этаж, излучала сквозь гранёное стекло темноту. Перед домом стояло невысокое дерево, и его ветви загораживали свет, так что коридор был в сумраке. Сквозь стекло были видны колючие тени. Они дрожали, словно опоры шаткого мира. Я недолго постояла около этой двери, вглядываясь в смутный силуэт коридора. Из-за дерева там всегда было особенно страшно.

На первом этаже я быстро проскользнула в постоянно открытую зверь и сразу налево, к тяжелой двери подъезда, на волю, в мир.

Громкий удар - я опять не удержала тяжелую громоподобную дверь. Но снаружи шум был уже не страшен.

Я глубоко дохнула пространство. Свежий холодный воздух и невероятно высокое облачное небо окутало меня. Я поплотнее застегнула свой сиреневый плащ. Из-за ветра и туманного воздуха он смотрелся почти серым, с фиолетовым оттенком.

Я сделала несколько шагов от парадной в сухую от облаков траву. Постояла некоторое время, погрузилась в воздух и туман. Туман был слабый, как чей-то грустный выход, невесомый и странный, как напоминание о чём-то.

Где-то вверху, в облаках, горело белое солнце. От него на бледно-серых тучах были волнистые тени.

Тени на паре от излучения звезды…

Дул смутный ветер, двигая по степи частички воды.

Было тихо, за шумом ветра не слышно гудение аппаратов на границах. Они и так далеко, а если стоять так, как я сейчас, то их и вовсе будто нет.

Серая трава степи со стрекозиным стрёкотом колыхалась и трепала меня за плащ. Я долго всматривалась в эти бледные жилки нашего пространства и пыталась представить, откуда тут могло взяться зеркало, и кто его так бережно положил, что оно не разлетелось на куски. А ведь иначе бы мелкие зеркальные осколки смотрели бы сейчас в небо. Было бы словно иное измерение, с уходящими в землю стеблями травы.

 

4

Когда-то я любила представлять, как этот мир мог выглядеть иначе. Все свои представления я записывала с синюю тетрадь красивой прозрачной ручкой с тёмным стержнем внутри. Я сидела на кровати, скрестив ноги и записывая знаками и линиями то, чего никогда не видела за окном. И вдохновением мне и служило окно, тихое, пустое, дальнее и протяжное до самого горизонта; отражение сквозь поцарапанное стекло. Часто я пересаживалась с кровати на пол, на мягкий бледно-голубой коврик. На меня падал свет из окна, и я всё гадала, откуда на его стекле траектории небесного движения. Облака, пролетающие мимо, наверняка хоть чуть-чуть, но задевали стекло, отсюда и царапины.

Особенно я любила менять цвета. Цвета неба, травы, листьев, воздуха, ветра, солнца. Переделывала всё в противоположности, добавляла тайные моря и поляны. Дни – олицетворения понятий. Волшебные туманы. Осадки из ярких искр. И путешественники из дальних краёв с новыми интересными книгами…

Книга, которая лежит у меня на столе, пытается мне рассказать что-то похожее, но я не могу её понять.

А та синяя тетрадь теперь не со мной. Я отдала её одному уходящему жильцу нашего дома, когда ещё не было так тихо на этажах. Он взял её из моих рук, улыбнулся и положил её в свой полупустой рюкзак. Потом посмотрел на меня своими бледно-синими глазами с голубыми искрами и пошел дальше, вниз по лестнице. Мне очень хотелось, чтобы в дороге кто-то вспомнил обо мне. Чтобы я в воспоминаниях кого-то была не только здесь, но и где-то там. Переместилась бы вместе с воспоминаниями. Где-то там… Далеко… Тетрадь эта была единственной лично моей, что могло бы обо мне напомнить. Так давно это было…

 

5

Я сама не заметила, как иду знакомой дорогой к Заливу. Дорогой настолько Знакомой, что я иду словно во сне, не замечая ничего привычного…

Залив, протяженная водная глубина, берег белого песка и облака, и всё целиком, в единой трёхцветной радуге пространства. И бесконечная мелодия звуков, которую я выучила наизусть. Но, странное дело, не за что на свете я не вспомню её, пока не дойду…

Намеченная мною тропинка – путь примятой травы – ведёт к редкому лесу, где одни ели, затем постепенно в пространстве появляется старый парк с аллеями, скамейками и интересными находками под деревьями. Именно там однажды нашел меня ключ.

Парк всегда был одинок и пуст. По утрам здесь прогуливался низкий туман, но к полудню уже чистый свет наполнял воздух и парк тихо стоит до темноты, когда слышно лишь гудение приборов. Здесь они совсем рядом.

В моей старой тетради синему парку было посвящено много клетчатых страниц. Клетки превратились в шахматные доски, разбросанные и забытые в траве под деревьями. Когда-то люди играли в шахматы на скамейках этого парка.

Мне так хотелось, чтобы на деревьях росли голубые листья. Со временем они бы тихо падали на белые скамейки и негромкая, мелодичная музыка звучала бы откуда-то издалека, уводя к мирно плещущемся волнам под каменным пирсом…

Но Серая Осень красит листья с пустынно-бурый, да так, что они сливаются с облаками.

 

Я вошла в парк. Слышно было, как свистит и скулит ветер в тонких ветвях и меж досками скамеек. Гоняет случайно упавшие серые листья по тропинкам. За мной был лес, и я чувствовала спиной его еловую стену. Парк хоть и был приятен, но его таинственность нередко пугала меня настолько, что я с пол пути срывалась с места и бежала в колючие объятья елей. Но сейчас я отпустила невидимую руку леса и пошла вперёд.

Мелкие камни аллеи неслышно хрустели при моих медленных шагах. Холодный ветер дул мне в волосы. Вибрация аппаратов стабильного состояния была словно совсем рядом. Я ускорила шаг и пошла на запах морской пыли, смотря вверх, как надо мной двигаются назад осколки свода листвы. Пар изо рта я стала путать с облаками. Озябшие руки спрятала в карманах, и пальцы незаметно для меня затеребили гладкий треугольный осколок.

В парке всегда становилось немного грустно. Имелось в виду, что некогда это пространство приносило больше пользы, и сейчас оно заброшено. Я не верила в эту заброшенность. Парк никто не бросал. Парк должен сам нести за себя ответственность, а не слепо служить тем, кто больше не придёт…

Но это невыносимое странное чувство, словно тут когда-то что-то было, и теперь этого не будет никогда… погружает в необъяснимую тоску.

И вот впереди – трёхцветная радуга.

 

6

Когда-то это было так часто.

И сейчас я снова сижу на призрачном песке и смотрю вперёд.

Раньше у меня был небольшой рюкзак, и я в него клала самые красивые красно-зелёные яблоки и несла сюда. Садилась на серую доску от сломанной скамейки, доставала яблоки и долго грела их в руках, смотря на линию горизонта. До сих пор гадаю, почему тогда, да и сейчас тоже, именно здесь такое высокое небо. Облака висят вверху, на головокружительной высоте. Я любила ложиться спиной на песок и смотреть в глубину.

Смотрела в высоту, которая была для меня направлением вперёд, а низкий ветер кидал мне в лицо песчинки, я щурилась. Не замечая этого, я всегда вспоминаю, как лежала тогда на песке. Как долго тогда сквозь меня шло время. Как тонны облаков пролетали надо мной. И изредка, мелкие серые птицы пересекали небо, или кружили, помогая мне мысленно рисовать воображаемые фигуры. Именно тогда я запоминала те странные звуки, которые слышу и сейчас – шум волн, ветер, лёгкий шелест песка. И нет меня. Я только то, что я вижу. И никого. Знаю, что никого и не будет, как долго бы не шло сквозь меня время.

Думала я тогда обо всём. Вспоминала все свои настроения и впечатления, перебирала их, словно обкатанные водой осколки. Жила целиком во все стороны и растворялась в воздухе. Осознавала глубину всего.

А когда решалась встать, трудно и неприятно было шевелиться. Руки и ноги как будто покрылись ледяной коркой, которая при малейшем движении опасно раскалывалась. Я представляла тогда, что на мне разбили оконные стёкла.

Вставала, и с меня летел песок, попадал за ворот свитера, и я с замиранием души снимала его, оставаясь в одной футболке. Я трясла волосами и свитером. Из меня летели сверкающие песчинки. И было очень холодно. Тогда я полюбила холод. Он представлялся мне искристо-прозрачным белым светом, с непривычки колючий, он открывал меня воздуху и ветру нараспашку, уносил мои мельчайшие частицы во все мыслимые стороны. Люблю, когда холодно, когда ледяные пальцы и застывает лицо. Как будто я так больше могу понять.

И сейчас я сижу. Дует ветер, воздух пахнет стеклянной водой. Я вытягиваю вперёд руки и ветер залетает в рукава и наполняет меня, как шарик, прозрачным вихрем прохлады. Какой же странный наш мир…

Я встаю и иду к воде, и, чтобы ветер подхватил меня, удерживая на месте, на ходу расстёгиваю плащ. Его сиреневая ткань надувается как парус и с неба ко мне цепляются стайки невидимых нитей. Пытаюсь сделать шаг, но они упрямо держат, отнимая плащ. Руками в рукавах я оттаскиваю его обратно к себе.

Ключ на шнурке давит в грудь. Я иду вперёд, отбрасывая кроссовками волны песка.

Шум воды, шуршание игривых завитков волн было настоящим, ощутимым и таким близким. Туда-сюда гуляет пенная волна, перекатывается, ныряет в сему себя, медленно и спокойно. И весь этот синий прозрачный механизм работает под чёткий ритм притяжения и ветра. Могу смотреть неощутимо долго, но на вечность меня не хватит.

 

 

 

 

7

На мокром песке лежат обкатанные водой осколки старых оконных стёкол. Когда-то я не обращала внимания на эти сокровища, пока мальчик с верхнего этажа не рассказал мне свою придумку.

Где-то, далеко-далеко в море, у самых окраин, и, может даже, за пустотой, залегает порода стеклянных скал. Прозрачные, как разноцветные льды, они раскалываются от вибраций приборов. Их осколки плывут по воде, кружатся в волнах, в водоворотах, преодолевают километры водного пространства. В конце концов они выбегают на берег. Осколки эти самых разных форм, самых холодных цветов…

Мальчик с верхнего этажа, пока в квартире никого не было, звал меня в гости, посмотреть на его богатую коллекцию осколков моря. Ещё он наливал мне в высокий стакан прохладную минеральную воду со стайками пузырьков, говоря, что она похожа на жидкое стекло. Я с трепетом брала стакан в руки и пыталась представить, откуда этот пацанёнок мог достать такое чудо…

Вода льдисто трещала и брызгалась острыми искрами, кусая мои щёки и нос. Было очень приятно и интересно её пить – словно глотаешь в себя колючий снег, град и морской шторм. Но перед тем, как выпить, я долго вертела стакан перед глазами, любуясь на воздушных светлячков. Мальчик смотрел на меня и широко улыбался. И был он живой и настоящий…

 

А теперь нет ни мальчика, не искристой воды в прозрачном стакане. Зато остались осколки моря.

У меня в пальто и сейчас позвякивают несколько голубых треугольников. Как они красивы, эти осколки. На каждом из них – сколы, трещины, царапины и мельчайшие вмятины. Есть прозрачные, цвета голубой воды и неба, вбирающие в себя весь мир, искажающие контуры, окунающие в жидкие цвета. Есть круглые, шероховатые, мутные, как осколки застывшего во времени тумана, мягкие и приятно тяжелые. Есть острые, не обточенные, грани опасно сверкают, пальцы чувствую обжигающий холод, и если кинуть такой осколок обратно в волны, руки ещё долго будут ощущать невидимые царапины.

Иногда попадаются словно осколки разбитой посуды. Белый осколок усыпан узором из мелкий тёмных трещин, словно стрекозиные крылья.

Сколько я уже рассмотрела стеклянных осколков – не счесть, а мне всё мало. Я не собираю их, просто беру, рассматриваю и кладу обратно, или же если беру домой, то потом приношу и отпускаю… Обратно в Залив. Не зачем держать эти кусочки мира на одном месте. Они ещё успеют исчезнуть, так пусть пока попутешествуют в воде. И может из прибьёт к другим, ближний берегам, или они растворяться в воде, как соль… Надеюсь, что их всё же приплывут к новому берегу, и их кто-то найдёт…

Ищу лишь один, истинно мой, кристально-синий, с мелкими пузырьками, навечно морской кусочек стекла, который я унесу с собой и буду хранить. Который уже давным-давно плывёт ко мне сквозь глубину, перепрыгивает камни, сопротивляется ветру, а может уже лежит где-то поблизости и ждёт, когда я его увижу, рассмотрю, сожму его, холодного, в тёплых пальцах, и положу в карман, в темноту. А потом выну и положу на стол, и он будет отражать слабый свет из окна и напоминать мне тот день, когда я его нашла…

…Ветер дует мне в лицо сильно, и мысли уносятся всё дальше, я уже не могу сдержать их, они путаются в морской пыли.

Я, обдуваемая со всех сторон, пошла на пирс, на каменный полумост от берега в пустоту. Бетонные плиты замело песком и мелкими осколками ракушек. Я встала на твёрдую плиту, и бесконечная вязкость песка сменилась твёрдостью камня. Я пошла по плитам вперёд, чувствуя внутри привычную ледяную дрожь, как всегда от этого места.

Пирс терялся в пустом тумане.

 

8

Именно здесь и начал исчезать видимый мир. Здесь всё тише звуки с каждым шагом, всё бледнее светлые цвета, холоднее, туже, опаснее.

Бетонные плиты заволакивает пустая пелена. Со всех сторон подступает бесцветная мгла, хоть и сквозь эту муть ещё видны две полосы – небо и вода, и значит, я ещё здесь. Наступает абсолютная тишина и бесчувствие. Я не слышу и не ощущаю своего дыхания, своих шагов. Передо мной – граница.

Я знаю, что остановилась. Стою и пытаюсь понять, что же это всё-таки и почему именно здесь…

Но здесь конец пространства. За пустым туманом – ничего, исчезновение. Как будто никогда ничего и не было.

Протягиваю руку вперёд, и моя кисть оказывается за границей.

И вот на секунду меня будто нет. Рука ничего не чувствует, только в голове вибрируют искаженные красные буквы, означая опасность, крича об опасности. Сопротивляюсь сильному инстинктивному желанию убрать руку. Но я знаю, пока ещё помню, что за недолгое время ничего не произойдёт.

Я просто хочу понять. Я касаюсь этого небытия… Я сталкиваюсь с ним вплотную, я хочу понять…

Почему-то когда-то мир начал исчезать. Пропадали из виду целые пространства, а на их месте лишь туманная пустота, куда нельзя заходить. Если что-то там задержится, то тут же исчезает. Это не смерть и не уничтожение. Просто всё перестаёт быть, исчезает навсегда, не существует. Сколько отважных путешественников и искателей правды исчезли там…

Много раз я так стояла на туманной грани, с того момента, как она подошла так близко ко мне. На несколько секунд я исчезаю, и даже будто меня уже и не существует, и думать я уже не могу. Я забываю обо всём, и ничего нет…

 

И затем резко! Какой-то подсознательной силой я выдёргиваю руку и отхожу на несколько шагов назад.

Я жива. Я существую. Я осознаю это так ярко, что меня охватывает таинственная радость. Сердце где-то во мне усиленно бьётся, по рукам и ногам бежит сине-зелёная дрожь. Мне холодно и тепло одновременно. Я чувствую в себе силу существования. Я понимаю всё на свете. Я бегу прочь с пирса, в мягкий, живой, настоящий, существующий песок!

Лежу так некоторое время, пытаясь запомнить всё, что сейчас знаю.

 

 

 

 

9

Давно, когда я сидела в своей квартире над книгой и пыталась понять смысл очередного пункта, в квартире надо мной раздавались крики и вопли, шум и грохот. Так давно это было, и они так боялись исчезновения пространств. Чувствовали себя в маленькой ограниченной комнате посреди пустоты, без возможности уплыть по Заливу.

 

Кто-то железно доверяет стабилизирующим приборам, но и они не вечны. Да и нужна ли нам вечность? Сидеть и бояться пустоты?

 

Я лежу щекой на песке, отвернувшись спиной к ветру, чтобы в лицо не летела пыль. Становиться очень холодно, а я изображаю руками песочные часы. Искристая струйка бежит сквозь пальцы в песок, и снова ко мне в ладонь.

Всегда, после того, как я касаюсь пустоты, всегда одной и той же рукой, мне никогда не хочется обратно домой. Я лежу и думаю без слов обо всём сразу.

И лишь когда вечный день кончается, я иду домой, сквозь старый парк и прилетевший с неба сумрак.

Всё же чувствую чистую, тихую радость за своё существование. И всё равно… И всё равно, как же хорошо существовать!

Ко мне приближается гудение приборов, помогающих нашему миру не развалиться.

 

10

Наш мир начал исчезать много-много тысячелетий назад. С полюсов нашей планеты, в сторону экватора, стала ползти неведомая пустота, в которой исчезало всё, в которой таял мир, прекращалось существование.

Из той книги, что так и останется лежать на моём столе до конца непонятой, я узнала лишь то, что за все те тысячелетия, что пустота разрасталась на нашей планете, мы так и не смогли понять… Не смогли ответить себе на «почему» и «зачем». Не смогли. Может, потому, что это невозможно узнать?

Может, ответа просто не существует? Или он был, был ответ. Такой простой, ясный и очевидный… Да только он исчез, сгорел в пустоте…

Эту версию придумала не я, она была в книге. В той абсолютно чёрной, пугающей меня пустоте, которая была отпечатана тёмными чернилами в уже исчезнувшей типографии.

Понять исчезновения можно через темноту…

И здесь уже начинаю придумывать я. А вдруг никакой пустоты нет? И некто не исчезает? Что, если мы все встретимся там? Если все там, все живы, но оттуда просто не вернуться… Они строят там новый мир, и уже отчаялись достучаться до нас? И те, кто…

С каждым утром мне всё сложнее встать с кровати, когда я просыпаюсь. Меня словно тянет невидимая сила, что-то, обманывающее меня. Как будто моя душа проснулась не в том мире, и надо дальше спать, спать до своей остановки, до своей станции, где ты выйдешь из поезда с сиреневым чемоданом и растерянным взглядом, и пойдёшь домой, в свой незнакомый дом посреди затерянного поля, где тебя ждёт хотя бы один живой друг…

Но я никогда не видела поездов. Точнее, я помню вагон, который давно стоял где-то очень далеко отсюда. Он стоял на рельсах, что одиноко уходили вдаль, и в конце концов, наверняка, уходили в пустоту.

А пустота эта… Мне кажется, она сейчас надвигается быстрее, чем когда-либо в истории моего мира. Ещё не стёрлись из моей памяти воспоминания, когда я в детстве стояла на самом краю пирса, одной рукой держалась за холодные, остро пахнущие железом перила, а другой тянулась вдаль. В то время пропасть была слишком далеко. Будто её и совсем нет, будто её не существует… И я помню это! Помню, и знаю, что так было. Я сохраню это в себе, сколько смогу… хотя я уже чуть было не забыла…

Так же, как я забыла про приёмник. Но я уже не найду его. Уже негде искать.

 

Единственное, что я знаю наверняка, это тот день, когда я в который раз приду на Залив. Я сяду на берегу, у самой воды, в холод ветра и прозрачного песка. Обниму себя за колени и буду смотреть в небо, на ледяные облака. И буду думать, думать обо всём, о чём только могу. И представлять мир таким, каким не смогла его увидеть через своё поцарапанное стекло. И буду сидеть. И уже не уйду.

Октябрь 2017 –июнь 2018